Неточные совпадения
Она чувствовала, что в эту
минуту не могла выразить словами того чувства стыда,
радости и ужаса пред этим вступлением в новую жизнь и не хотела говорить об этом, опошливать это чувство неточными словами.
Она обрадовалась и смутилась от своей
радости до такой степени, что была
минута, именно та, когда он подходил к хозяйке и опять взглянул на нее, что и ей, и ему, и Долли, которая всё видела, казалось, что она не выдержит и заплачет.
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью
минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие свои
радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое.
Радости эти были так мелки, что они незаметны были, как золото в песке, и в дурные
минуты она видела одни горести, один песок; но были и хорошие
минуты, когда она видела одни
радости, одно золото.
Но в ту же
минуту, вернувшись к своему настроению, он с
радостью почувствовал, что что-то новое и важное произошло в нем. Действительность только на время застилала то душевное спокойствие, которое он нашел; но оно было цело в нем.
Но не прошло и
минуты, как эта
радость, так мгновенно показавшаяся на деревянном лице его, так же мгновенно и прошла, будто ее вовсе не бывало, и лицо его вновь приняло заботливое выражение.
Это была
минута полной, непосредственной, чисто животной
радости.
Но между тем странное чувство отравляло мою
радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных
минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных комнатах, где жил раньше, пошел к Варваре за вещами своими и был встречен самой Варварой. Жестом человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь, выкрикивая веселые слова. На
минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом своей
радости.
— Да, мне захотелось посмотреть: кто идет на смену нежному поэту Прекрасной Дамы, поэту «Нечаянной
радости». И вот — видел. Но — не слышал. Не нашлось
минуты заставить его читать стихи.
Наблюдая волнение Варвары, ее быстрые переходы от
радости, вызванной его ласковой улыбкой, мягким словом, к озлобленной печали, которую он легко вызывал словом небрежным или насмешливым, Самгин все увереннее чувствовал, что в любую
минуту он может взять девушку. Моментами эта возможность опьяняла его. Он не соблазнялся, но, любуясь своей сдержанностью, все-таки спрашивал себя: «Что мешает? Лидия? Маракуев?»
Говорила она вполголоса, захлебываясь словами, ее овечьи глаза сияли
радостью, и Клим видел, что она готова рассказывать о Томилине долго. Из вежливости он послушал ее
минуты три и раскланялся с нею, когда она сказала, вздохнув...
Потом этот дьявол заражает человека болезненными пороками, а истерзав его, долго держит в позоре старости, все еще не угашая в нем жажду любви, не лишая памяти о прошлом, об искорках счастья, на
минуты, обманно сверкавших пред ним, не позволяя забыть о пережитом горе, мучая завистью к
радостям юных.
Это — Брагин, одетый, точно к венцу, — во фраке, в белом галстуке; маленькая головка гладко причесана, прядь волос, опускаясь с верху виска к переносью, искусно — более, чем раньше, — прикрывает шишку на лбу, волосы смазаны чем-то крепко пахучим, лицо сияет
радостью. Он правильно назвал встречу неожиданной и в
минуту успел рассказать Самгину, что является одним из «сосьетеров» этого предприятия.
Клим прислонился к стене, изумленный кротостью, которая внезапно явилась и бросила его к ногам девушки. Он никогда не испытывал ничего подобного той
радости, которая наполняла его в эти
минуты. Он даже боялся, что заплачет от
радости и гордости, что вот, наконец, он открыл в себе чувство удивительно сильное и, вероятно, свойственное только ему, недоступное другим.
Он подошел к ней. Брови у ней сдвинулись немного; она с недоумением посмотрела на него
минуту, потом узнала: брови раздвинулись и легли симметрично, глаза блеснули светом тихой, не стремительной, но глубокой
радости. Всякий брат был бы счастлив, если б ему так обрадовалась любимая сестра.
Мало-помалу испуг пропадал в лице Обломова, уступая место мирной задумчивости, он еще не поднимал глаз, но задумчивость его через
минуту была уж полна тихой и глубокой
радости, и когда он медленно взглянул на Штольца, во взгляде его уж было умиление и слезы.
Ни внезапной краски, ни
радости до испуга, ни томного или трепещущего огнем взгляда он не подкараулил никогда, и если было что-нибудь похожее на это, показалось ему, что лицо ее будто исказилось болью, когда он скажет, что на днях уедет в Италию, только лишь сердце у него замрет и обольется кровью от этих драгоценных и редких
минут, как вдруг опять все точно задернется флером; она наивно и открыто прибавит: «Как жаль, что я не могу поехать с вами туда, а ужасно хотелось бы!
— Одна, дома, вы вдруг заплачете от счастья: около вас будет кто-то невидимо ходить, смотреть на вас… И если в эту
минуту явится он, вы закричите от
радости, вскочите и… и… броситесь к нему…
— Нет, ты знаешь ее, — прибавил он, — ты мне намекал на француза, да я не понял тогда… мне в голову не приходило… — Он замолчал. — А если он бросит ее? — почти с
радостью вдруг сказал он немного погодя, и в глазах у него на
минуту мелькнул какой-то луч. — Может быть, она вспомнит… может быть…
— Ты колдунья, Вера. Да, сию
минуту я упрекал тебя, что ты не оставила даже слова! — говорил он растерянный, и от страха, и от неожиданной
радости, которая вдруг охватила его. — Да как же это ты!.. В доме все говорили, что ты уехала вчера…
Я был совершенно побежден; я видел несомненное прямодушие, которого в высшей степени не ожидал. Да и ничего подобного я не ожидал. Я что-то пробормотал в ответ и прямо протянул ему мои обе руки; он с
радостью потряс их в своих руках. Затем отвел князя и
минут с пять говорил с ним в его спальне.
Именно потому, может быть, и соскочил через
минуту с забора к поверженному им в азарте Григорию, что в состоянии был ощущать чувство чистое, чувство сострадания и жалости, потому что убежал от искушения убить отца, потому что ощущал в себе сердце чистое и
радость, что не убил отца.
Говорил он о многом, казалось, хотел бы все сказать, все высказать еще раз, пред смертною
минутой, изо всего недосказанного в жизни, и не поучения лишь одного ради, а как бы жаждая поделиться
радостью и восторгом своим со всеми и вся, излиться еще раз в жизни сердцем своим…
Однако как я в силах наблюдать за собой, — подумал он в ту же
минуту еще с большим наслаждением, — а они-то решили там, что я с ума схожу!» Дойдя до своего дома, он вдруг остановился под внезапным вопросом: «А не надо ль сейчас, теперь же пойти к прокурору и все объявить?» Вопрос он решил, поворотив опять к дому: «Завтра все вместе!» — прошептал он про себя, и, странно, почти вся
радость, все довольство его собою прошли в один миг.
В душе моей смешались два чувства: злоба к собаке, что она меня так напугала, и
радость, что она возвратилась. Леший с
минуту повертелся около меня, тихонько повизжал и снова скрылся в темноте.
Через несколько
минут вошла Марья Алексевна. Дмитрий Сергеич поиграл с нею в преферанс вдвоем, сначала выигрывал, потом дал отыграться, даже проиграл 35 копеек, — это в первый раз снабдил он ее торжеством и, уходя, оставил ее очень довольною, — не деньгами, а собственно торжеством: есть чисто идеальные
радости у самых погрязших в материализме сердец, чем и доказывается, что материалистическое объяснение жизни неудовлетворительно.
Она и ласкала нас, когда мы, хоть глупенькие дети, сами вызывались помогать ей в работе, или когда мы делали что-нибудь другое умное, или когда выдавалась ей редкая
минута отдохнуть, и ее «поясницу отпускало», как она говорила, — это все реальные
радости…
Но она или не поняла в первую
минуту того смысла, который выходил из его слов, или поняла, но не до того ей было, чтобы обращать внимание на этот смысл, и
радость о возобновлении любви заглушила в ней скорбь о близком конце, — как бы то ни было, но она только радовалась и говорила...
Когда они все бывали в сборе в Москве и садились за свой простой обед, старушка была вне себя от
радости, ходила около стола, хлопотала и, вдруг останавливаясь, смотрела на свою молодежь с такою гордостью, с таким счастием и потом поднимала на меня глаза, как будто спрашивая: «Не правда ли, как они хороши?» Как в эти
минуты мне хотелось броситься ей на шею, поцеловать ее руку. И к тому же они действительно все были даже наружно очень красивы.
Тут было не до разбора — помню только, что в первые
минуты ее голос провел нехорошо по моему сердцу, но и это минутное впечатление исчезло в ярком свете
радости.
Я пережил в Италии
минуты большой
радости.
Перед Рождеством Яскульские вернулись, и Эвелина, живая и радостная, со снегом в волосах и вся обвеянная свежестью и холодом, прибежала из поссесорского хутора в усадьбу и кинулась обнимать Анну Михайловну, Петра и Максима. В первые
минуты лицо Петра осветилось неожиданною
радостью, но затем на нем появилось опять выражение какой-то упрямой грусти.
Как ни хотелось пофанфаронить в эту
минуту Гане, но не мог же он не выказать своего торжества, да еще после таких унизительных предреканий Ипполита. Самодовольная улыбка откровенно засияла на его лице, да и Варя сама вся просветлела от
радости.
Как это странно!» — проговорил он чрез
минуту даже с какою-то грустью: в сильные
минуты ощущения
радости ему всегда становилось грустно, он сам не знал отчего.
Ты вспомни быстрые
минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенья,
Печали,
радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья,
Что было и не будет вновь…
Но, в сущности, мы очень хорошо понимали, что все наши тревоги и
радости (смотря по содержанию полученных известий) происходят, так сказать, задним числом и что, быть может, в ту самую
минуту, когда мы, например, радуемся, действительное положение дела представляет картину, долженствующую возбудить чувство совершенно иного, противоположного свойства.
И закивала ему головой, вздрагивая от тоскливой, жуткой
радости. Но в следующий момент она увидела, что около него стоит голубоглазый мужик и тоже смотрит на нее. Его взгляд на
минуту разбудил в ней сознание опасности…
И у вас даже могут быть
минуты восторга от
радости жизни.
Ни одного дня, который не отравлялся бы думою о куске, ни одной
радости. Куда ни оглянется батюшка, всё ему или чуждо, или на все голоса кричит: нужда! нужда! нужда! Сын ли окончил курс — и это не радует: он совсем исчезнет для него, а может быть, и забудет о старике отце. Дочь ли выдаст замуж — и она уйдет в люди, и ее он не увидит. Всякая
минута, приближающая его к старости, приносит ему горе.
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более и более обнажался; потом пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой
минуты, которая напоила ее сердце
радостью…
"Простите меня, милая Ольга Васильевна, — писал Семигоров, — я не соразмерил силы охватившего меня чувства с теми последствиями, которые оно должно повлечь за собою. Обдумав происшедшее вчера, я пришел к убеждению, что у меня чересчур холодная и черствая натура для тихих
радостей семейной жизни. В ту
минуту, когда вы получите это письмо, я уже буду на дороге в Петербург. Простите меня. Надеюсь, что вы и сами не пожалеете обо мне. Не правда ли? Скажите: да, не пожалею. Это меня облегчит".
Когда Палагея Евграфовна замечала Петру Михайлычу: «Баловник уж вы, баловник, нечего таиться», — он обыкновенно возражал: «Воспрещать ребенку резвиться — значит отравлять самые лучшие
минуты жизни и омрачать самую чистую, светлую
радость».
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю
радость и по крайней мере около пяти
минут держал его за обе руки, сжимая их с чувством.
— Так неужели еще мало вас любят? Не грех ли вам, Калинович, это говорить, когда нет
минуты, чтоб не думали о вас; когда все
радости, все счастье в том, чтоб видеть вас, когда хотели бы быть первой красавицей в мире, чтоб нравиться вам, — а все еще вас мало любят! Неблагодарный вы человек после этого!
— Да, за эту
минуту я отдала бы бедным все, все! — продолжала Наденька, — пусть придут бедные. Ах! зачем я не могу утешить и обрадовать всех какой-нибудь
радостью?
Навстречу Анне Павловне шел и сам Александр Федорыч, белокурый молодой человек, в цвете лет, здоровья и сил. Он весело поздоровался с матерью, но, увидев вдруг чемодан и узлы, смутился, молча отошел к окну и стал чертить пальцем по стеклу. Через
минуту он уже опять говорил с матерью и беспечно, даже с
радостью смотрел на дорожные сборы.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение
минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая
радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Минут десять размышлял Александров о том, что могла бы означать эта буква Ц., поставленная в самом конце письма так отдельно и таинственно. Наконец он решился обратиться за помощью в разгадке к верному белокурому Панкову, явившемуся сегодня вестником такой великой
радости.
Это было после обеда. Слон зашагал по Большой Пресне, к великому ужасу обывателей и шумной
радости мальчишек и бежавшей за ним толпы. Случилось это совершенно неожиданно и в отсутствие его друга сторожа. Другие сторожа и охочие люди из толпы старались, забегая вперед, вернуть его обратно, но слон, не обращая внимания ни на что, мирно шагал, иногда на
минуту останавливаясь, поднимал хобот и трубил, пугая старух, смотревших в окна.